Сергей Ворошилов. Парижские мотивы (лирические стихи)
Добавлено: 04 июл 2018, 15:17, Ср
Этюд в пастельных тонах
Касаясь взглядом чистого листа,
бреду лугами выцветшего лета
туда, где в брызгах солнечного света
ты ждёшь меня, божественно чиста.
И не постель, а летняя пастель
влечёт нас. И так хочется смеяться…
Рука в руке… Наивные шестнадцать.
Влюблённость глаз и преданность мечте...
И день иной, где старенький рояль
звучит минором, душу разрывая.
Он, будто конь стреноженный, хромая,
унёс тебя в непознанную даль,
к вершине славы, к платьям от кутюр…
Но верю я, когда-нибудь в Париже
«рояль дрожащий пену с губ оближет»*
и устремит в Россию свой аллюр…
И мы с тобой опять – в руке рука –
заблудимся в медвяном море кашки,
и ты взгрустнёшь, гадая на ромашке…
Всё это будет завтра, а пока
сквозь пропасть разведённого моста
зову тебя, да всё чужие лица…
И мой удел – листать любви страницы,
касаясь взглядом чистого листа.
________________________________
*Строка из Б. Пастернака.
Старое авто
Густая ночь. Июльский Сен-Тропе.
Звенит твой смех. Что ж, я весёлый мачо.
И нас с тобой от глаз прохожих прячет
мой «Мерседес» – спортивное купе.
Ах, время-время, вечный брадобрей,
стрижёт года, дни превращая в тени:
мелькают губы, плечи и колени,
блеск милых глаз при свете фонарей…
Что рана в сердце? Та же полынья
зимой в мороз – ледок латает душу.
Воздушный замок наш давно разрушен.
Там был я твой, а ты была моя.
Давно на свалке старый "Мерседес".
С портрета ты смеёшься, молодая…
А жив ли пляж, где прядь волны седая
нас обнимала, стук глуша сердец?
Сценарий миру издревле знаком…
Банально всё, нельзя не повториться…
Я слышал, ты с банкиром нынче в Ницце,
богатым, но нуднейшим стариком…
Я не сержусь. По жизни, знать, верней
плыть без забот, уча подспудно идиш.
Но коль авто похожее увидишь,
быть может, мельком вспомнишь обо мне...
Чем не новелла? Чеховский сюжет:
слепая ночь, наивных чувств смятенье.
Как моря ширь, простор для вдохновенья:
«она и он», как, впрочем, «да и нет»…
Ты мне вчера привиделась во сне,
и знаешь, друг мой, экая потеха,
на нас тот самый «Мерс», как мудрый Чехов,
смотрел, бликуя фарами-пенсне…
По кадрам памяти
Всё как в кино:
глаза закрою лишь,
огни Монмартра, Сена, акведуки.
Седой бармен, зевающий от скуки...
Скользит по кадрам памяти Париж.
Вот лысый тип в армейском галифе
опять за что-то кроет метрдотеля...
Давно ли было? Без году неделя,
как мы сидели в уличном кафе...
Вот к нам спешит араб-официант
и предлагает солнечные вина.
Ты выглядишь застенчиво-невинной
и так к лицу тебе бордовый бант.
Твой нервный вздох и пролитый бокал.
Такси, отель и сброшенное платье.
Прохладный душ и жаркие объятья
(в угоду жанру просится накал).
В финальных кадрах пудру, как тоску,
ты в сумочку из кожи крокодила,
вздыхая, прячешь, шепчешь: «Было мило».
А утром... Утром вылет на Москву...
Двенадцать лет спустя
Лучом последним солнце лижет
домов солидных домино.
Иду по улочкам Парижа,
ищу знакомое окно.
Здесь та же бурая брусчатка,
фасонно-пафосный фасад
и шпили шпагами торчат как
двенадцать лет тому назад.
Отель старинный и мансарда,
скрипучий уличный фонарь,
картины с видами Монмартра
в бистро у сквера. Всё как встарь…
Лишь я другой, не тот, что прежде:
на толстый кейс сменил суму.
Встречались мы не по одежде
и разошлись не по уму.
Казалось, жизнь моя в порядке.
Но… Сновиденье после снов:
опять спешу я без оглядки
к тебе над крышами домов.
В безумный век, разумно-страшный,
быть романтичным не резон.
Зачем ловлю свой день вчерашний,
догнать пытаюсь горизонт?
Знакомый дом окутал вечер,
в твоём окне зажёгся свет.
Тебе – не знать об этой встрече,
а мне – лишь видеть силуэт.
Ты не одна. Я не обижен…
Двенадцать лет… Не мудрено…
Ах, эти улочки Парижа –
надежд разбитое окно.
Сергей Ворошилов
Касаясь взглядом чистого листа,
бреду лугами выцветшего лета
туда, где в брызгах солнечного света
ты ждёшь меня, божественно чиста.
И не постель, а летняя пастель
влечёт нас. И так хочется смеяться…
Рука в руке… Наивные шестнадцать.
Влюблённость глаз и преданность мечте...
И день иной, где старенький рояль
звучит минором, душу разрывая.
Он, будто конь стреноженный, хромая,
унёс тебя в непознанную даль,
к вершине славы, к платьям от кутюр…
Но верю я, когда-нибудь в Париже
«рояль дрожащий пену с губ оближет»*
и устремит в Россию свой аллюр…
И мы с тобой опять – в руке рука –
заблудимся в медвяном море кашки,
и ты взгрустнёшь, гадая на ромашке…
Всё это будет завтра, а пока
сквозь пропасть разведённого моста
зову тебя, да всё чужие лица…
И мой удел – листать любви страницы,
касаясь взглядом чистого листа.
________________________________
*Строка из Б. Пастернака.
Старое авто
Густая ночь. Июльский Сен-Тропе.
Звенит твой смех. Что ж, я весёлый мачо.
И нас с тобой от глаз прохожих прячет
мой «Мерседес» – спортивное купе.
Ах, время-время, вечный брадобрей,
стрижёт года, дни превращая в тени:
мелькают губы, плечи и колени,
блеск милых глаз при свете фонарей…
Что рана в сердце? Та же полынья
зимой в мороз – ледок латает душу.
Воздушный замок наш давно разрушен.
Там был я твой, а ты была моя.
Давно на свалке старый "Мерседес".
С портрета ты смеёшься, молодая…
А жив ли пляж, где прядь волны седая
нас обнимала, стук глуша сердец?
Сценарий миру издревле знаком…
Банально всё, нельзя не повториться…
Я слышал, ты с банкиром нынче в Ницце,
богатым, но нуднейшим стариком…
Я не сержусь. По жизни, знать, верней
плыть без забот, уча подспудно идиш.
Но коль авто похожее увидишь,
быть может, мельком вспомнишь обо мне...
Чем не новелла? Чеховский сюжет:
слепая ночь, наивных чувств смятенье.
Как моря ширь, простор для вдохновенья:
«она и он», как, впрочем, «да и нет»…
Ты мне вчера привиделась во сне,
и знаешь, друг мой, экая потеха,
на нас тот самый «Мерс», как мудрый Чехов,
смотрел, бликуя фарами-пенсне…
По кадрам памяти
Всё как в кино:
глаза закрою лишь,
огни Монмартра, Сена, акведуки.
Седой бармен, зевающий от скуки...
Скользит по кадрам памяти Париж.
Вот лысый тип в армейском галифе
опять за что-то кроет метрдотеля...
Давно ли было? Без году неделя,
как мы сидели в уличном кафе...
Вот к нам спешит араб-официант
и предлагает солнечные вина.
Ты выглядишь застенчиво-невинной
и так к лицу тебе бордовый бант.
Твой нервный вздох и пролитый бокал.
Такси, отель и сброшенное платье.
Прохладный душ и жаркие объятья
(в угоду жанру просится накал).
В финальных кадрах пудру, как тоску,
ты в сумочку из кожи крокодила,
вздыхая, прячешь, шепчешь: «Было мило».
А утром... Утром вылет на Москву...
Двенадцать лет спустя
Лучом последним солнце лижет
домов солидных домино.
Иду по улочкам Парижа,
ищу знакомое окно.
Здесь та же бурая брусчатка,
фасонно-пафосный фасад
и шпили шпагами торчат как
двенадцать лет тому назад.
Отель старинный и мансарда,
скрипучий уличный фонарь,
картины с видами Монмартра
в бистро у сквера. Всё как встарь…
Лишь я другой, не тот, что прежде:
на толстый кейс сменил суму.
Встречались мы не по одежде
и разошлись не по уму.
Казалось, жизнь моя в порядке.
Но… Сновиденье после снов:
опять спешу я без оглядки
к тебе над крышами домов.
В безумный век, разумно-страшный,
быть романтичным не резон.
Зачем ловлю свой день вчерашний,
догнать пытаюсь горизонт?
Знакомый дом окутал вечер,
в твоём окне зажёгся свет.
Тебе – не знать об этой встрече,
а мне – лишь видеть силуэт.
Ты не одна. Я не обижен…
Двенадцать лет… Не мудрено…
Ах, эти улочки Парижа –
надежд разбитое окно.
Сергей Ворошилов