Сергей Ворошилов. Это русская сторонка (стихи)
Добавлено: 17 дек 2013, 13:51, Вт
"А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам...
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора"
С.Есенин
Вечера
Спит под снегом земля худосочная,
Покосился забор, чуть живой.
Рядом банька, как баба порочная,
С непокрытой стоит головой.
Небо тушей кровавой распластано,
Ни огня не видать, ни души.
Хватит, черти, над судьбами властвовать
В безалаберной русской глуши!
Вам вольготно, где церкви порушены,
Где гостит по избёнкам запой.
Хватит красться за падшими душами
Неприметною снежной тропой.
В полумраке Алёнкой расхристанной
Грустно смотрит луна в полынью…
Хватит, черти, глумиться над Истиной
И насиловать землю мою.
Здесь никто не пиликнет гармошкою.
Будто вымерло всё до утра.
Туча выползла чёрною кошкою...
Вечера над страной. Вечера.
Под крылами наследье орды
Под крылами наследье орды:
Ленты рек, перелески, распадки.
Хрипло дышат моторов лошадки -
Хлопья пены слетают с узды.
Занялся над Россией рассвет.
Там, в туманной дали, неизвестность.
В мыслях строчки про чахлую местность,
Что, любя, завещал нам поэт…
Я Россию судить не берусь.
Мне бы петь бубенцом под дугою!
Навсегда для Европы изгоем
Будешь ты, азиатская Русь…
Что же, братцы, давай-ка нальём!
Вон и солнце встает из тумана…
Мы сдвигаем над бездной стаканы,
Пьём, вздыхаем, молчим о своём…
А во мне спорят свой и чужой.
Но сближает всех в небе попойка…
И не важно куда мчится тройка
Под разгульной монгольской вожжой.
Монолог на завалинке
Наливай, поэт. Наливай, не трусь!
Пусть я нынче пьян, матюгаюсь, пусть.
Самогонку лей. Не терплю отрав!
Как слеза чиста. Или я не прав?
Не боится Русь никакой чумы.
Не ушел и я от тюрьмы-сумы…
Удавлю того, кто родню предав,
Укротит в себе вольный русский нрав.
Наливай полней, расскажу секрет -
Польским паном был мой родимый дед.
А когда старик напивался пьян,
По горбам цепом молотил крестьян.
Кучеряв мой чуб и чернява бровь:
Через мать во мне есть цыганска кровь.
Красоты такой ты не знал, поди…
Ну, а я русак… Жаль, помру один…
Как сорняк расту на земле ничей.
Самогонку пью, сторонюсь врачей.
Ты налей, дружок, мне еще стакан.
Наливай полней, не жалей, друган.
Слышь, про грусть мою нацарапай стих.
Я сегодня пьян. Ты меня прости…
На перроне
Бежит состав.
Мелькают за окном
в колёсном ритме сёла,
полустанки,
церквушек развалившихся останки
и новостроек серых
домино.
Кружится в танце сирость деревень,
вальсируют лужайки и покосы,
выводят па
пасущиеся козы
и яблони, обнявшие плетень.
Вот скорый поезд
замедляет ход,
и, презирая вечные запреты,
спешит продать еду
и сигареты
проезжим предприимчивый народ.
К вагону
в повседневных сапогах
трусит старушка бодрыми шагами.
Её корзинка пахнет пирогами,
баул - дымком копчёного сига.
А в десяти шагах,
войдя в кураж,
играет дед
"Прощание славянки".
Терзают пальцы клавиши тальянки.
Разносится
любимый с детства марш.
На службу провожают
пареньков,
успевших отхлебнуть из горькой кружки.
Сквозь слёзы
сыплют шутками подружки,
касаясь их постриженных висков.
Дай бог вам доброй службы,
пацаны.
надёжных командиров в деле ратном
и возвращенья к матерям обратно,
не испытав беспамятства войны.
Перрон качнулся.
За окном гроши
считаются:
до них народ не жадный.
Хотя он внешне скроен
и нескладно,
но изнутри,
я знаю, крепко сшит.
Лети, мой друг
Лети, мой друг. Прошу, не помни зла.
Дай руку без обид и без истерик.
Раскинул лайнер два тугих крыла,
И скоро-скоро незнакомый берег.
Ты знаешь, чужеродная страна
Таких, как ты, встречает без оваций.
Но ты летишь... Накрыла нас волна
Девятым валом новых эмиграций.
Сегодня все, кто стайный и крылат,
Спешат туда, где зимы, будто вёсны.
К чему тебе твержу я невпопад,
Что нам родней заснеженные сосны,
Про то, что расхворалась с горя Русь?...
Гогочет стая. Да я сам, не скрою,
Машу крылом, как тот колхозный гусь,
Желающий сорваться за тобою.
Да, полно. Знать, судьбой не суждено
Прибиться к стае поумневшей птицей.
Я для себя решил давным-давно:
Мне умирать, где довелось родиться.
Мне легче так, чем с болью вспоминать
Родных людей, тропинки и озёра
И ветхий дом, где расхворалась мать...
Будь счастлив, друг. Жму руку, без укора.
Там, где в сумерках…
Там, где в сумерках с травами росными
Обнимается сизый туман,
Где мальчишкой бродил я покосами,
Хмурых елей стоят терема.
Что-то шепчет зарянка в малиннике,
Филин ахает в далях тайги,
Над озерными гладями синими
Плачет лебедь в просторах куги.
Сколько троп здесь затесками пройдено.
Знаю стежки я в каждом леске.
Так близка может быть только родина,
Что сродни моей пришлой тоске.
Мы с родимой обмолвимся взглядами,
Ей махну на прощанье рукой,
Понимая, - другой и не надо мне...
Да и я ей не нужен другой.
Роняя весла по озерам...
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора"
С.Есенин
Вечера
Спит под снегом земля худосочная,
Покосился забор, чуть живой.
Рядом банька, как баба порочная,
С непокрытой стоит головой.
Небо тушей кровавой распластано,
Ни огня не видать, ни души.
Хватит, черти, над судьбами властвовать
В безалаберной русской глуши!
Вам вольготно, где церкви порушены,
Где гостит по избёнкам запой.
Хватит красться за падшими душами
Неприметною снежной тропой.
В полумраке Алёнкой расхристанной
Грустно смотрит луна в полынью…
Хватит, черти, глумиться над Истиной
И насиловать землю мою.
Здесь никто не пиликнет гармошкою.
Будто вымерло всё до утра.
Туча выползла чёрною кошкою...
Вечера над страной. Вечера.
Под крылами наследье орды
Под крылами наследье орды:
Ленты рек, перелески, распадки.
Хрипло дышат моторов лошадки -
Хлопья пены слетают с узды.
Занялся над Россией рассвет.
Там, в туманной дали, неизвестность.
В мыслях строчки про чахлую местность,
Что, любя, завещал нам поэт…
Я Россию судить не берусь.
Мне бы петь бубенцом под дугою!
Навсегда для Европы изгоем
Будешь ты, азиатская Русь…
Что же, братцы, давай-ка нальём!
Вон и солнце встает из тумана…
Мы сдвигаем над бездной стаканы,
Пьём, вздыхаем, молчим о своём…
А во мне спорят свой и чужой.
Но сближает всех в небе попойка…
И не важно куда мчится тройка
Под разгульной монгольской вожжой.
Монолог на завалинке
Наливай, поэт. Наливай, не трусь!
Пусть я нынче пьян, матюгаюсь, пусть.
Самогонку лей. Не терплю отрав!
Как слеза чиста. Или я не прав?
Не боится Русь никакой чумы.
Не ушел и я от тюрьмы-сумы…
Удавлю того, кто родню предав,
Укротит в себе вольный русский нрав.
Наливай полней, расскажу секрет -
Польским паном был мой родимый дед.
А когда старик напивался пьян,
По горбам цепом молотил крестьян.
Кучеряв мой чуб и чернява бровь:
Через мать во мне есть цыганска кровь.
Красоты такой ты не знал, поди…
Ну, а я русак… Жаль, помру один…
Как сорняк расту на земле ничей.
Самогонку пью, сторонюсь врачей.
Ты налей, дружок, мне еще стакан.
Наливай полней, не жалей, друган.
Слышь, про грусть мою нацарапай стих.
Я сегодня пьян. Ты меня прости…
На перроне
Бежит состав.
Мелькают за окном
в колёсном ритме сёла,
полустанки,
церквушек развалившихся останки
и новостроек серых
домино.
Кружится в танце сирость деревень,
вальсируют лужайки и покосы,
выводят па
пасущиеся козы
и яблони, обнявшие плетень.
Вот скорый поезд
замедляет ход,
и, презирая вечные запреты,
спешит продать еду
и сигареты
проезжим предприимчивый народ.
К вагону
в повседневных сапогах
трусит старушка бодрыми шагами.
Её корзинка пахнет пирогами,
баул - дымком копчёного сига.
А в десяти шагах,
войдя в кураж,
играет дед
"Прощание славянки".
Терзают пальцы клавиши тальянки.
Разносится
любимый с детства марш.
На службу провожают
пареньков,
успевших отхлебнуть из горькой кружки.
Сквозь слёзы
сыплют шутками подружки,
касаясь их постриженных висков.
Дай бог вам доброй службы,
пацаны.
надёжных командиров в деле ратном
и возвращенья к матерям обратно,
не испытав беспамятства войны.
Перрон качнулся.
За окном гроши
считаются:
до них народ не жадный.
Хотя он внешне скроен
и нескладно,
но изнутри,
я знаю, крепко сшит.
Лети, мой друг
Лети, мой друг. Прошу, не помни зла.
Дай руку без обид и без истерик.
Раскинул лайнер два тугих крыла,
И скоро-скоро незнакомый берег.
Ты знаешь, чужеродная страна
Таких, как ты, встречает без оваций.
Но ты летишь... Накрыла нас волна
Девятым валом новых эмиграций.
Сегодня все, кто стайный и крылат,
Спешат туда, где зимы, будто вёсны.
К чему тебе твержу я невпопад,
Что нам родней заснеженные сосны,
Про то, что расхворалась с горя Русь?...
Гогочет стая. Да я сам, не скрою,
Машу крылом, как тот колхозный гусь,
Желающий сорваться за тобою.
Да, полно. Знать, судьбой не суждено
Прибиться к стае поумневшей птицей.
Я для себя решил давным-давно:
Мне умирать, где довелось родиться.
Мне легче так, чем с болью вспоминать
Родных людей, тропинки и озёра
И ветхий дом, где расхворалась мать...
Будь счастлив, друг. Жму руку, без укора.
Там, где в сумерках…
Там, где в сумерках с травами росными
Обнимается сизый туман,
Где мальчишкой бродил я покосами,
Хмурых елей стоят терема.
Что-то шепчет зарянка в малиннике,
Филин ахает в далях тайги,
Над озерными гладями синими
Плачет лебедь в просторах куги.
Сколько троп здесь затесками пройдено.
Знаю стежки я в каждом леске.
Так близка может быть только родина,
Что сродни моей пришлой тоске.
Мы с родимой обмолвимся взглядами,
Ей махну на прощанье рукой,
Понимая, - другой и не надо мне...
Да и я ей не нужен другой.